У всемирной истории есть любимчики. Да, их немного, однако они легко узнаваемы по тому, насколько лояльны к их деяниям учёные и исследователи. Скажем, походы Аттилы и Чингисхана описываются историками как стихийное бедствие и небесная кара, а орды гуннов и монголов предстают едва ли не орками, сметающими всё светлое и просвещённое на своём пути. При этом объединение Европы под эгидой Карла Великого либо Наполеоновские войны зачастую подаются под соусом пасторальных сказок, рыцарских баллад, а то и вовсе галантных новелл в духе «Декамерона».
Однако есть и более очевидный пример избирательного подхода к героям прошлого — Александр Македонский. Кажется, всем его биографам от Плутарха и Квинта Курция Руфа до Радзинского и Сванидзе впору организовать фан-клуб полководца, который предстаёт в их сочинениях не просто благородным и отважным, но ещё и непобедимым цивилизатором, за тысячелетия до Киплинга экспортировавшим «бремя белых» в далёкую Индию. И зачастую за кадром остаются злоключения македонца в Центральной Азии, где его доселе несокрушимые фаланги потерпели целый ряд унизительных поражений, во многом предопределивших в целом скомканное и бесславное завершение великого похода на Восток.
Что мы знаем из учебников?
Итак, жил-был в IV веке до н.э. юный македонский царевич Александр из доблестной династии Аргеадов, родоначальником которой, по преданию, был сам Геракл. Мать юноши души в нём не чаяла, а вот царь Филипп II сына откровенно недолюбливал, и это было абсолютно взаимно. Филипп, как и впоследствии сам Александр, постоянством не отличался, так что почти из каждого нового похода, коих он предпринимал немало, привозил новую жену, расширяя собственный гарем. Детей у владыки становилось всё больше, и с каждым новым ребёнком перспективы наследника становились всё туманнее. Дело решил случай: в 336 году до н.э. Филипп становится жертвой убийцы, после чего македонский трон достаётся именно Александру.
Не прошло и двух лет, как новый правитель, укрепив своё господство в Греции, с сорокатысячным войском преодолел Геллеспонт, высадившись в Малой Азии для смертельного противостояния с Персией. К 330 году до н.э. он не только разбил вековечного врага эллинов, но и покорил Египет, а вот далее большинство историков как-то наспех проговаривают, что, мол, в погоне за персидским царём Дарием Александр устремился в Согдиану, где в течение трёх лет подавлял восстание местных племён под предводительством некоего Спитамена. После чего продолжил поход и покорил часть Индии, однако потом войско (измотанное в Средней Азии) попросту отказалось идти дальше, вынудив завоевателя вернуться в Вавилон, где тот вскоре и умер.
Во всей этой истории больше всего интересны цифры. То есть нам на полном серьёзе рассказывают, что с двумя главными цивилизациями древности — Египтом и Персией — полководец расправился за четыре года, а на малочисленные отряды согдийцев, саков и массагетов потратил ещё почти столько же времени, так, кстати, и не добившись безоговорочной победы и надорвав силы армии в бесплодной борьбе. Более того, данный эпизод биографии почти всегда описывают крупными мазками как нечто, не заслуживающее особого внимания. Что наводит на определённые мысли: видимо, летописцам не хочется марать безупречный образ необоримого Александра воспоминаниями о досадных поражениях от какого-то Спитамена. Кстати, о «каком-то»: как вы думаете, чьи потомки по итогам азиатского похода греко-македонцев веками правили образовавшейся империей? Ответ — в конце статьи, а пока другой вопрос…
Зачем вообще Александр напал на Персию?
Занимательный факт: большинство даже вполне образованных людей, отвечая на данный вопрос, принимаются рассуждать об активной обороне, войне малой кровью на чужой территории и превентивном ударе по вавилонскому агрессору. Жертвы Голливуда зачем-то приплетают сюда историю царя Леонида из кинокомикса Зака Снайдера, а наиболее продвинутые вполне по делу вспоминают убийство отца Александра, которое спешно приписали неназванным агентам Дария.
А ведь на самом-то деле у историков до сих пор нет единого мнения о том, зачем же всё-таки юный Александр нацелил копья своих воинов на Персидскую империю. Ясно одно: гибель отца от руки его же собственного телохранителя стала лишь поводом для вторжения. Да, Филипп и сам планировал поход на Персию, и чисто гипотетически это могло повлечь покушение, однако куда более веские причины ненавидеть родителя были у самого Александра и его матери Олимпиады, ловко оттёртых от наследства очередной женой царя. Так что версия со злокозненными персами явно притянута за уши — вполне возможно, именно для того, чтобы отвести подозрение от семьи, а заодно и оправдать агрессию против соседа.
Если отвлечься от интриг и мелодрам, то взору бесстрастного наблюдателя предстаёт очевидное: в рабовладельческих эллинских кругах давно сложился консенсус о необходимости покорения Азии через уничтожение ослабленной внутренними смутами, но всё ещё несметно богатой Персии. Так что Александр при всём своём величии стал лишь инструментом в руках македонских элит, подмявших под себя Грецию и жаждавших большего.
Александр — Давид или Голиаф?
Живописуя азиатский поход Александра, европейские историки, как раз и задающие глобальный мейнстрим, любят преподнести победу над Дарием III триумфом компактной профессиональной армии западного образца над чудовищным, многократно превосходящим и до зубов вооружённым Мордором. Что ж, никто не спорит: битвы при Гранике, Иссе и Гавгамелах — хрестоматийные примеры блестящей тактики, заслуженно занимающие почётные места в анналах воинского искусства. Однако, как уже было сказано выше, оккупационные войска были не столь уж малочисленны, а вот Персидская империя на тот момент переживала глубокий упадок и дезинтеграцию. Нараставшие центробежные процессы внутри экс-сверхдержавы не могли не сказаться на управляемости и боеспособности армии, откровенно провалившей оборону и бездарно разбазарившей преимущество на море. Ни Голиафом, ни глобальным гегемоном к тому времени Вавилон уже не был, а государственное устройство гигантской страны по сути своей было ближе к конфедерации: сатрапии пользовались обширной автономией и отнюдь не спешили поддержать центральную власть на фронте. Так что скорее речь можно вести о том, что высокомотивированный и закалённый в боях европейский экспедиционный корпус за четыре года перемолол ополчение колосса на глиняных ногах.
Что же случилось в Согдиане?
В целом не произошло ничего неожиданного. Ровно то же самое приходилось видеть во многих горячих точках последних десятилетий, особенно когда дело доходит до интервенций крупных держав в, казалось бы, заведомо уступающие им в военном отношении страны. Сценарий всегда плюс-минус один и тот же: внезапный сокрушительный удар, уничтожение наиболее боеспособных частей, подкуп части генералитета и свержение правительства. А вот потом увязание в болоте бесконечных партизанских войн, выиграть которые порой так и не удавалось даже на протяжении десятилетий.
Для Александра таким испытанием стала Горная война в Бактрии и Согдиане. Дело в том, что царь Дарий уцелел в битве при Гавгамелах. Монарха спас наместник Бактрии Бесс, который в течение девяти месяцев укрывал беглого сюзерена, однако к июлю 330 года до н.э. убедился в том, что у Дария околонулевые шансы на реставрацию по причине полного отсутствия какой-либо харизмы и мало-мальских ресурсов. Недолго думая Бесс убил родственника, попытавшись организовать сопротивление оккупантам в родной сатрапии, заодно провозгласив себя новым царём Артаксерксом. Что стало фатальной ошибкой.
Во-первых, претензии на персидский трон откровенно возмутили Александра, уже вполне освоившегося в Вавилоне и принявшего титул египетского фараона и царя Азии. Стоит ли удивляться тому, что завоеватель, оседлав верного Буцефала, скомандовал македонцам двигаться в направлении Амударьи, которая в ту пору именовалась Оксом? А во-вторых, представители среднеазиатской знати тоже не проявили особого восторга по поводу восстановления господства Ахеменидов, ибо только-только почувствовали себя самовластными господами на родной земле. Самого Александра, кстати, они воспринимали поначалу не иначе как освободителя от персидского ига, так что Бесс очень скоро пожалел о своей скоропалительной коронации. Не просто столкнувшись с оппозицией, но и лишившись существенной части войска, горе-владыка спрятался на территории современной Кашкадарьинской области.
Спитамен встал на пути захватчиков?
Ну да, встал, конечно. Просто не сразу. Было же сказано, что нобилитет питал определённые симпатии к Александру за внезапно обретённую свободу. А Спитамен был одним из наиболее ярких и влиятельных представителей согдийской элиты, так что всеобщее восхищение эллинским полководцем на первых порах не миновало и его. Более того, бытовало стойкое убеждение в том, что чужаки пришли исключительно за головой самозванца. Выводы были сделаны быстрые, но ошибочные: с целью остановить дальнейшее продвижение греко-македонцев и одновременно исключить восстановление империи бывшие сподвижники решили выдать Бесса Артаксеркса. Сказано — сделано: самопровозглашённый царь был схвачен и передан завоевателю, причём ряд источников приписывают сие мероприятие лично Спитамену. Вот только Александра это не остановило: перейдя Гиндукуш, он двинулся вглубь региона, почти без боя овладев Маракандой (современный Самарканд). Оставив в городе сильный гарнизон, он повёл войска к Сырдарье, впервые столкнувшись с сопротивлением местного населения и отметившись истреблением десятков тысяч человек.
Мятеж не может кончиться удачей?
Тут до местных вельмож постепенно начало доходить, что независимость Согдианы явно не возглавляет список приоритетов Александра. Враждебность довольно быстро вылилась в восстание, которое, собственно, и возглавил Спитамен, оперативно выбивший македонцев из Мараканды, однако вынужденный отступить при приближении основных эллинских сил. Вообще картина боевых действий 329–327 гг. до н.э. напоминает мозаику и броуновское движение, пестря множеством успешных для повстанцев вылазок и карательных операций захватчиков. Однако вершиной успехов Спитамена по праву считается битва у Политимета, в которой пало порядка 2300 македонцев под началом Менедема, также погибшего в бою. Собственно, это было первым и единственным крупным поражением Александра Македонского во всей его биографии. Недаром царь под страхом смерти запретил выжившим в том сражении распространяться о его результатах.
Конечно, если смотреть объективно, победа у Политимета мало повлияла на соотношение сил, однако сумела воодушевить население Бактрии и Согдианы, что задержало завоевателей за Амударьёй на долгие годы. И лишь предательское убийство Спитамена то ли его приближёнными, то ли собственной женой положило конец массовому восстанию.
Потомки Спитамена правили Азией?
Многим известна история женитьбы Александра на красавице Роксане. Если быть точным, звали её Рушанак, однако это не столь важно. Куда важнее то, что, дабы убраться из Согдианы подобру-поздорову и сохранив лицо, великий македонец был вынужден взять в жёны дочь знатного бактрийца Оксиарта. Ясное дело, что всё было обставлено максимально романтично: и сама Роксана была провозглашена летописцами красивейшей женщиной Азии, и руки её покоритель мира добивался, штурмуя горную крепость. Однако всем и тогда, и впоследствии была понятна насквозь политическая подоплёка этого брака, который худо-бедно гарантировал спокойствие в тылу уходящих в направлении Индии войск. В тылу, столь невовремя и до обидного надолго растревоженном Спитаменом.
А вот о другой свадьбе, отгремевшей в Вавилоне через три года незадолго до смерти Александра, знают далеко не все. В те дни, помимо самого царя, на местных девушках женились многие его приближённые, да и воины попроще. Не стал исключением и Селевк — будущий диадох и основатель необъятной империи. Его женой и прародительницей всех будущих Селевкидов, веками повелевавших Египтом и большей частью Азии, как раз и стала Апама — гордая красавица голубых кровей, знатная согдийка, любимая дочь погибшего Спитамена.
